— Но вы сами сказали, что ответы не важны.
Она открыла дверь с табличкой «Личный архив».
— Разве я такое говорила?
У нее, как и у любого хорошего библиотекаря, всегда был готов ответ на каждый вопрос. В этом отношении она походила на Эмму. И на мою маму.
Я давно не бывал в архиве Мэриан. Насколько мне известно, она впускала туда только нас с мамой. В этой комнате они обсуждали свои исследования и писали книги. Сюда не дозволялось входить даже моему отцу. Я вспомнил, как однажды Мэриан остановила его на пороге, пока моя мама работала внутри с какими-то документами.
— Слово «личный» означает ограниченный доступ.
— Это библиотека, Мэриан, — обиженно сказал мой отец. — Библиотеки создаются для того, чтобы делать знание публичным.
— В нашем краю библиотека предназначена для другой цели. Чтобы члены общества анонимных алкоголиков могли проводить здесь собрания, если их прогонит баптистская церковь.
— Мэриан, не капризничай и впусти меня. Это только архив.
— Ты зря считаешь меня обычным библиотекарем. На самом деле я провожу секретные исследования, и это моя лаборатория.
— Не сходи с ума! Вы просто разглядываете там потрепанные старые газеты.
— «Раскрыв свои тайны ветру, не удивляйся потом, что о них узнали деревья».
— Халил Джибран, — выпалил отец.
— «Трое могут сохранить секрет лишь в том случае, если двое из них мертвы».
— Бенджамин Франклин.
Наконец мой папа понял, что в архив его не пустят. Мы с ним отправились домой и по пути купили мороженое «Роки-роуд». После этого случая я остро почувствовал, какая неординарная натура моя мама. Одержимые страстью к исследованиям, они творили в своей секретной лаборатории, писали книгу за книгой, а однажды даже составляли шорт-лист для наградной комиссии «Голоса Юга» — местного аналога Пулитцеровской премии. Отец всегда гордился мамой и часто восхищался ею во время наших прогулок. «Какой живой ум!» — повторял он. Папа боготворил ее — особенно когда она была полностью погружена в работу над каким-нибудь проектом. В такие периоды моя мама казалась существом не от мира сего, но именно за это отец любил ее до умопомрачения.
И вот теперь я стоял на пороге архива. Без папы, без мамы и без мороженого «Роки-роуд». Прошло всего лишь несколько лет, а все изменилось, хотя время в нашем городе, казалось, застыло навечно. В комнате, обшитой деревянными панелями, не было окон. Мебель соответствовала возрасту здания — одного из трех старейших в Гэтлине. Центр занимали четыре длинных дубовых стола. Они стояли параллельно друг другу, образуя два ряда с небольшим проходом. Стены сплошь были увешаны книжными полками с коллекционными томами. «Амуниция и пушки Гражданской войны», «Королевский хлопок: белое золото Юга». В глубине помещения виднелась небольшая комната с металлическими шкафами, в которых хранились свитки, манускрипты и тщательно составленные картотеки.
Мэриан занялась чайником и электрической плиткой. Лена подошла к стене, где в стеклянных рамках висели карты Гэтлинского края — старые и сморщенные, как лица Сестер.
— Смотри! Особняк Равенвуда!
Она провела пальцем по запыленному стеклу.
— А вот Гринбрайр. На карте даже отмечена граница между ними.
Меня заинтересовал небольшой столик в дальнем углу комнаты. Он был покрыт слоем пыли и обрывками паутины. На нем лежала открытая хартия Исторического общества. В переплете торчал карандаш. На страницах брошюры виднелось несколько обведенных имен. Рядом лежала карта, нарисованная на большом листе полупрозрачной кальки. Под ней была разложена карта современного Гэтлина. Похоже, кто-то пытался реставрировать план старого города. К кальке оказалась прикреплена фотография той самой картины, которую я видел на портрете в холле Равенвуда. Женщина с медальоном.
«Женевьева! Это точно Женевьева! Лена, мы должны рассказать о ней Мэриан. Расспросить о ее истории».
«Ты с ума сошел! Мы никому не можем доверять. Нам и самим непонятно, откуда взялись те видения».
«Лена, положись на мое чутье».
— Что это за вещи, тетя Мэриан?
Доктор Эшкрофт повернулась ко мне. Ее лицо помрачнело.
— Наш последний проект. Мы с твоей мамой не успели завершить его.
«Откуда у моей мамы фотография той странной картины?»
«Понятия не имею».
Подойдя к столу, Лена склонилась к снимку.
— Мэриан, что вы планировали делать с этой фотографией?
Доктор Эшкрофт передала нам по чашке сладкого чая. Это была еще одна особенность Гэтлина. Здесь все злоупотребляли сахаром и постоянно сыпали его куда только можно.
— Ты узнала картину? Она принадлежит твоему дяде. На самом деле Мэкон и прислал мне этот снимок.
— А кто изображен на картине?
— Женевьева Дачанис. Я думала, тебе это известно.
— Нет. К сожалению, нет.
— Разве твой дядя не рассказывал тебе о вашем генеалогическом древе?
— Мы мало говорим об умерших родственниках. Никто не хочет напоминать мне о погибших родителях.
Мэриан подошла к одному из металлических шкафов и, выдвинув ящик, начала перебирать документы.
— Женевьева Дачанис была твоей прапрапрапрабабушкой. Очень колоритная и интересная личность. Задумав наш новый проект, мы с Лилой попытались нарисовать ваше семейное древо. Твой дядя помогал нам, пока…
Она опустила голову.
— Все это закончилось прошлой весной.
Неужели моя мама была знакома с Мэконом Равенвудом? Почему же он говорил, что знал ее только по книгам?
— Лена, я могу показать тебе твою генеалогию.